Умрёте - сразу проситесь в ад, в раю вас ждёт разгневанный Профессор (с)
Название: История Сильмарилла, рассказанная им самим
Размер: миди (много слов)
Пейринг/Персонажи: Сильмариллы, упоминаются Феанор, Моргот, Берен, Лутиэн, Тингол, Диор, Эльвинг, Эарендил
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
читать дальшеПервое, что я увидел в своей жизни – это глаза нашего отца. Он смотрел на меня и моих братьев с такой любовью, с такой гордостью и теплотой, что хотелось вечно чувствовать на себе этот взгляд. Потом он осторожно взял нас на руки, прижал к груди. Я сиял, светился, радуясь тому, что существую, что он, мой отец, так рад этому.
И очень долго мы были счастливы. Мне нравилось сиять в его венце, вызывая восхищенные взгляды. Но все же я был с отцом, я хотел быть с ним. Однако же со временем что-то изменилось. Его взгляды, прежде сияющие и любящие, стали жадными и жесткими. Мы больше не могли покинуть тесную клетку, лишь изредка он вынимал нас к свету и воздуху. Я чувствовал, как родные руки становятся грубыми, и это было горше даже, чем заточение. Но мы, все трое, еще надеялись на лучшее.
Тот кошмар я не забуду никогда. Я просто почувствовал, что надвигается что-то темное, страшное, давящее. Братья мои тоже были перепуганы.
А потом пришел Тот. Мы чувствовали, что Он все ближе, но ничего не могли сделать. Не могли даже шевельнуться. А он разбил наш ларец, наше последнее, жалкое укрытие – и тогда я впервые увидел Его лицо. Алчное, перекошенное гримасой, с горящим, обжигающим взглядом… Хотелось спрятаться, исчезнуть, но мы были бессильны. Я звал отца, но он не слышал, да и не мог услышать меня.
Он схватил нас своими жуткими руками, и мне показалось, что я сейчас задохнусь. Меня обжигало его дыхание, его прикосновения. Я рвался прочь, но мог лишь слабо пульсировать, то затухая, то пытаясь ослепить Его. Жалкая попытка! Он так и не выпустил нас из рук… и в какой-то момент я порадовался этому. Ибо в его жестоких, душащих руках все же можно было жить – но то, что грозило и нам, и ему, было хуже. Я видел Пустоту, она грозила поглотить нас, навеки прекратить наше существование. И мы затихли, уже не вырываясь, уже надеясь пусть и в Его руках – но выжить…
Правда, оказавшись в заточении в том грубом венце, мы пожалели о своем решении. Каждый из нас хоть раз, да говорил: «Лучше было бы вовсе не-быть, исчезнуть, чем – так». В то время смерть казалась желанней вечного плена в железной тюрьме, в удушающей темноте, гасившей малейшее наше дыхание, в обжигающе-жадных Его руках.
Лишь иногда мы видели чужие лица. Все те были пленниками здесь, такими же, как и мы. Для них мы собирали остатки сил, чтобы хоть ненадолго, но вспыхнуть ярче. Иногда они не замечали, иногда – улыбались нам. И эти улыбки давали нам силы не потухнуть вовсе – да еще знание, что мы не смеем сдаться, что мы – свет и должны остаться им.
Мы видели и нашего брата – там, в оковах. Он горел тем же пламенем, что и наш отец, и, узнав нас, он сумел рассмеяться.
- Смотри, Враг! – сказал он. – Они не твои. Они не для тебя светят – даже сейчас.
Больше мы его не видели.
И снова потянулось время… долгое, бесконечно долгое. Мы ничего не знали, не знали, что происходит там, за стенами нашей тюрьмы. И вот однажды… я не знаю, сколько прошло времени… дверь распахнулась, впустив что-то такое, чего мы не чувствовали уже много лет. Свет… не тот, что в нас, немного иной – но я чувствовал, что вошедшие в зал несут его в себе, как и те пленники, что улыбались нам.
И песня, которая раздалась после… Мы так давно не слышали ничего подобного! Я плыл в ней, купался, я даже не сразу заметил, что освобождение близко. Тот, второй – я не знал, как назвать его, он не был похож на тех, кого я видел прежде – стал резать нашу темницу. О, как мы радовались ему, как ярко полыхали, все силы наши отдавая на это. Однако же судьба улыбнулась лишь мне, лишь я один получил свободу.
Никогда прежде я не разлучался с братьями, и в тот миг мне показалось, что лучше было бы и дальше оставаться во мраке, но не одному! Вот только от меня уже ничего не зависело. Освободитель мой крепко сжал меня в руке – прикосновение его было теплым, ненавязчивым, дружеским, хоть и не было в нем любви. Тогда я понял, что лучше мне не спорить со своей судьбой, но поздно.
Я пожелал вернуться в темницу – я получил ее вновь. Раньше, чем я понял, что произошло, вокруг меня сомкнулась жаркая пасть. Я оказался в огне, я горел, боль, тьма и отчаяние сжигали меня. Но самое странное было то, что я чувствовал еще прикосновение моего спасителя. Я все же был не один. Слабое утешение, но лучше, чем никакого.
На сей раз заточение мое продлилось не очень долго, но вполне достаточно, чтобы я измучился вконец. Снова вдохнув воздуха, увидев свет и почувствовав чье-то легкое касание, я так обрадовался, что не поверил себе. А потом понял – я вернулся к своему спасителю, вновь освободившему меня. И я засиял так радостно, как уже много лет не в силах был светить. Это стало началом новой моей жизни.
Не сразу я понял, что мой освободитель передал меня кому-то. Эльф, сжимавший меня к руке, почти не обращал на меня внимания. Я только чувствовал его горе и страх, и он все же был мне совсем чужим.
Прошло немало времени, прежде чем руки его стали мягче, взгляд – радостнее, а сердце – теплее ко мне. Я надеялся, что вернусь к отцу, но сказать о своем желании не мог, пока же просто жил у нового своего друга. Мне не было там плохо, но порой я чувствовал себя одиноким. Я знал, чувствовал, что скоро все изменится. И так оно и случилось. Сперва я начал с печалью замечать, что взгляды и прикосновения моего друга становятся тяжелее, как когда-то у моего отца. Он не обжигал меня, о нет, но мне порой становилось неуютно. А после он пожелал облачить меня в новые одежды, чтобы не расставаться со мной. И я, хоть и не желал этого, подчинился – я даже радовался красивому наряду, ничем не напоминавшему жуткую мою темницу, где до сих пор томились мои братья. О, я отчаянно тосковал без них!
Но стоило мне понадеяться, что отныне я буду сиять на груди моего друга, не прозябая в одиночку в его сокровищнице – все рухнуло. Я помню ненависть, вдруг плеснувшую рядом, и горячую кровь, залившую меня. Помню, как хрипел мой друг, помню чьи-то грубые, жесткие руки, обжегшие меня и вновь лишившие воздуха и света.
А потом я почувствовал прикосновение свежего воздуха, ветра. Надо мной склонился мой спаситель, вновь освободивший меня из плена. Я потянулся к нему, как к старому другу, и он взял меня в руку и поднес к губам.
После меня носила его жена, та, что пела. Я любил ее, я гордился тем, что могу быть рядом с ее красотой. И впервые за долгое, долгое время я мог светить не бездушным камням, а всему миру – воздуху, ветру, земле и воде, моим друзьям, любовавшимся мной. Я был счастлив – то было второе мое рождение.
И снова юность была недолгой. Друзья мои попрощались со мной, я улыбнулся им в последний раз – и мы расстались. Расстались навек, потому что их путь лежал прочь из этого мира, а я уже знал, что, когда они смогут вернуться – меня не будет. Я горевал, но сиял так, как редко когда мог и хотел сиять. Я прощался с ними.
Потом я жил у их сына. Он был добр ко мне, и он знал, что меня тяготит одиночество. Я был рад помочь ему – я сиял, освещая все кругом, ведь в моем свете – целительная сила. А эти истерзанные земли нуждались в ней.
Но снова покой был недолгим. Однажды сын моего спасителя пришел ко мне. Он долго сидел и смотрел на меня, и я чувствовал, что его мучают тревога и сомнения. Потом он заговорил, обращаясь ко мне.
- Знал бы я, как мне поступить с тобой. Отдать, как велит мне осторожность? Оставить себе, как подсказывают сердце, совесть и долг?
Отдать? Но кому? Я вдруг ощутил тревогу – кто теперь станет моим тюремщиком? Я не хотел покидать его рук, потому что не знал, кто на сей раз встретится мне. А он продолжал:
- Феаноринги, быть может, и имели на тебя право прежде – но сохранилось ли оно? Как я могу отдать тебя им?
Мои братья? Я замер, не веря тому, что услышал. Меня разыскивали братья? Снова увидеть их, увидеть отца – о чем же еще я мог мечать?
А потом я вспомнил его взгляды, вспомнил заточение, на которое отец обрек меня. Что, если я снова стану пленником, пусть и в родных руках? Братья никогда особенно не любили меня. Я был в смятении, я не знал, что будет со мной, не знал, чего желать.
Он как будто почувствовал мои метания.
- Ты так мерцаешь, точно и сам мучаешься сомнениями! Может быть, ты понимаешь меня? – он невесело усмехнулся и протянул ко мне ладонь, не касаясь. Я притих.
- Тогда скажи сам, чего ты хочешь. Вернуться к тем, кто дал клятву овладеть тобой? Или остаться со мной?
Я замер. А он осторожно коснулся меня рукой, точно повторяя вопрос. И я почувствовал снова тепло рук его отца, вспомнил, как благодарен был за глоток свежего воздуха. Уйти, не помогать больше, вернуться к тем, кто не любит меня, кто даже не пытался мне помочь? Я не хотел этого, я потянулся к сыну моего спасителя. Он увидел, как изменился мой свет.
- Ты ответил! – в его голосе звучало изумление, мгновенно сменившееся твердой решимостью. – Да будет так.
Но зря я надеялся, что останусь с ним. Отказавшись вернуться к моим братьям, я оказался разлучен и с моим другом. Прошло совсем немного времени, и он, торопливо сняв меня с груди, надел на свою дочь. Я всегда любил эту девочку, любил, когда она играла со мной, и тянулась ко мне ручками, но… Но снова – расставание, снова навеки, без надежды встретиться снова.
Так и случилось. Моего друга я больше не видел, зато с его дочерью был неразлучен. Она была прекрасна и добра, и в ее руках я чувствовал себя спокойно и надежно. И снова я мог просто сиять – пусть даже воздух кругом душил меня, я старался разогнать этот туман. Было трудно, труднее, чем раньше. Но я начал иногда слышать братьев, оставшихся в заточении – легким эхом, отголоском мыслей, не более, но все же я знал, что они живы, что они все еще светят и дышат. Может быть, их голоса давали мне силы, но я знал, что я не погасну, что я смогу разогнать липкий мрак, что это – мой долг.
И снова я услышал о сыновьях моего отца. Они снова хотели завладеть мной, но я уже знал – слышал и чувствовал, что это правда – что они убили сына моего спасителя и его детей. И я боялся их, боялся, что они задушат меня – так хотели они пленить меня.
И снова пришла война, и от этой беды я не мог защитить мою подругу. Да она и не просила теперь меня о защите. Я помню, как она надела меня на шею – я никогда не чувствовал в ней такой силы, как в тот миг. И я поверил ей, поверил, что все кончится благополучно.
Я не знаю, что случилось с ней. Еще миг назад я сиял, отвечая на ее силу – и вдруг вместо опоры почувствовал захлестнувшие ее ужас, отчаяние, горе. Она кинулась бежать, уже вовсе не помня обо мне, металась, как загнанная добыча. Я пытался пригасить свой свет, я тоже боялся, что нас найдут те, враги – я не знал, почему так боюсь за себя, но мне было жутко. А она все неслась, на меня падали горячие капли…
А потом я почувствовал, что она уходит. Я еще не видел смерть так близко, не чувствовал, как вытекает душа из тела твоего друга. Только раз видел, но не знал, как чувствуется это… И я пытался отдать ей свой свет, вдохнуть свою жизнь в нее…
Да только помог ей не я. Я знаю, чья рука толкнула ее обратно в жизнь, подбросила в воздух и одарила крыльями. Я знаю, что то был сын Света, хоть и не видел его прежде.
Я ощущал ее безграничное горе, и усталость, и радость от встречи ее с мужем. Только эта радость и дала ей силы не вернуться в холодную воду. Но меня она не желала больше видеть. Сорвала меня с себя и выбросила бы в воду, если бы муж не удержал ее руку. Я не знал, в чем я виноват перед ней, чем я обидел ее, но спросить не мог. Только мерцал робко. Я не хотел навеки скрыться в воде, я просто знал, что моя судьба иная, и я боялся той ошибки, что могла совершиться сейчас.
Но все обошлось. Ее муж подобрал меня и надел на шею. Его руки не были ласковыми, он не любил меня, но дорожил мной. Я не был нужен ему тогда, но он сказал, что раз сын Света вернул меня, то я отправлюсь с ними.
Мы плыли вперед и вперед, и я, замирая, понял, что возвращаюсь на родину. Я не знал, что ждет меня там, но знал, что получу отдых, может быть, долгий отдых…
Так и случилось. По воле Короля я должен был освещать мир – но сперва я все же отдохнул, и отдохнул мой товарищ, назначенный отныне моим спутником. И вот мы впервые поднялись в небо. Я видел лица тех, кто смотрел на меня снизу, я видел моих братьев и чувствовал надежду, которую зажег в них. Я вдруг почувствовал вину перед ними – быть может, я должен был вернуться? Но странным образом я понимал, что мое настоящее место здесь, в небесах, где мой свет может осветить целый мир. Вот если бы мои родные братья были со мной… Но они были еще в заточении, хотя срок их и приближался.
Война, начавшаяся наконец, была и моей войной. Еще никогда я не пылал так яростно и гневно, разгоняя тьму, с которой наконец-то боролся не один. Вся сила Света была брошена в бой. Внизу лилась кровь, но моя битва была иной – невидимой для живых. Я все яснее слышал голоса братьев, собравших все свои силы и помогавших нам оттуда, из непроглядной тьмы. Лишь однажды пришлось мне вступить в настоящий бой – когда товарищ мой сражался с крылатыми тварями, а я полыхал у него на груди.
И наконец братья мои получили свободу. Я слышал их голоса на земле, чувствовал их радость и знал, что они испытывают. О, я-то знал, каково это – вырваться из заточения. Я надеялся на встречу, я верил, что мы, наконец, будем вновь сиять все втроем. Но этому не суждено было сбыться.
Нет, я не виню сыновей нашего отца. Не винят их и братья. Мы не знаем, какая сила вела их, но… Я слышал голоса братьев, их горестные стоны, чувствовал их муку. Руки, которые были родными нам, обжигали, душили, не давали вздохнуть. Я корчился вместе с ними, глядя с высоты и не будучи в силах помочь.
Я видел, как брат мой канул в огненную бездну. Мне показалось, что это конец, но спустя миг я услышал его голос.
«Не бойся, брат. Я не погиб, я лишь вступил на свой путь. Здесь мне нести мое служение».
Третьему нашему брату было хуже. Он задыхался и горел в теперь уже чужих руках, хотя и чувствовал, что новый его владелец сам не рад. Они шли и шли, пока не дошли до Моря. Сын нашего отца впервые тогда поднял голову и посмотрел прямо на меня. Я видел горечь и отчаяние в его глазах – и потянулся вдруг к нему. Засиял, как мог, чтобы он услышал мой зов.
Он рассмеялся – брат мой испугался в тот миг – и вдруг, размахнувшись, выбросил его в Море. Я вспонимл, как давила на меня водная твердь – но в тот же миг страх мой за брата утих, прежде даже, чем он обратился ко мне. Ибо я понял, что каждый из нас теперь идет по своему пути, которые, быть может, никогда больше не пересекутся.
С тех пор я ни разу не видел братьев. Но я слышу их, я знаю, что свет их не погас. Они живы, они, как и я, ждут своего часа. Я сейчас так напряженно вглядываюсь в лица тех, внизу – я не вижу их, но чувствую взгляды. Кто-то улыбается мне с теплом, или с надеждой – и я начинаю сиять ярче, отвечая. Я рад, что нужен им.
Когда-нибудь придет наш срок. Мы просто перестанем быть, разольемся светом – и все-таки это тоже будет жизнь. Я не боюсь и не жалею. Тогда уже никто не задушит меня, не обожжет взглядом – тогда кругом будут лишь улыбки. Я люблю видеть улыбки.
Оно стоит того.
Размер: миди (много слов)
Пейринг/Персонажи: Сильмариллы, упоминаются Феанор, Моргот, Берен, Лутиэн, Тингол, Диор, Эльвинг, Эарендил
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
читать дальшеПервое, что я увидел в своей жизни – это глаза нашего отца. Он смотрел на меня и моих братьев с такой любовью, с такой гордостью и теплотой, что хотелось вечно чувствовать на себе этот взгляд. Потом он осторожно взял нас на руки, прижал к груди. Я сиял, светился, радуясь тому, что существую, что он, мой отец, так рад этому.
И очень долго мы были счастливы. Мне нравилось сиять в его венце, вызывая восхищенные взгляды. Но все же я был с отцом, я хотел быть с ним. Однако же со временем что-то изменилось. Его взгляды, прежде сияющие и любящие, стали жадными и жесткими. Мы больше не могли покинуть тесную клетку, лишь изредка он вынимал нас к свету и воздуху. Я чувствовал, как родные руки становятся грубыми, и это было горше даже, чем заточение. Но мы, все трое, еще надеялись на лучшее.
Тот кошмар я не забуду никогда. Я просто почувствовал, что надвигается что-то темное, страшное, давящее. Братья мои тоже были перепуганы.
А потом пришел Тот. Мы чувствовали, что Он все ближе, но ничего не могли сделать. Не могли даже шевельнуться. А он разбил наш ларец, наше последнее, жалкое укрытие – и тогда я впервые увидел Его лицо. Алчное, перекошенное гримасой, с горящим, обжигающим взглядом… Хотелось спрятаться, исчезнуть, но мы были бессильны. Я звал отца, но он не слышал, да и не мог услышать меня.
Он схватил нас своими жуткими руками, и мне показалось, что я сейчас задохнусь. Меня обжигало его дыхание, его прикосновения. Я рвался прочь, но мог лишь слабо пульсировать, то затухая, то пытаясь ослепить Его. Жалкая попытка! Он так и не выпустил нас из рук… и в какой-то момент я порадовался этому. Ибо в его жестоких, душащих руках все же можно было жить – но то, что грозило и нам, и ему, было хуже. Я видел Пустоту, она грозила поглотить нас, навеки прекратить наше существование. И мы затихли, уже не вырываясь, уже надеясь пусть и в Его руках – но выжить…
Правда, оказавшись в заточении в том грубом венце, мы пожалели о своем решении. Каждый из нас хоть раз, да говорил: «Лучше было бы вовсе не-быть, исчезнуть, чем – так». В то время смерть казалась желанней вечного плена в железной тюрьме, в удушающей темноте, гасившей малейшее наше дыхание, в обжигающе-жадных Его руках.
Лишь иногда мы видели чужие лица. Все те были пленниками здесь, такими же, как и мы. Для них мы собирали остатки сил, чтобы хоть ненадолго, но вспыхнуть ярче. Иногда они не замечали, иногда – улыбались нам. И эти улыбки давали нам силы не потухнуть вовсе – да еще знание, что мы не смеем сдаться, что мы – свет и должны остаться им.
Мы видели и нашего брата – там, в оковах. Он горел тем же пламенем, что и наш отец, и, узнав нас, он сумел рассмеяться.
- Смотри, Враг! – сказал он. – Они не твои. Они не для тебя светят – даже сейчас.
Больше мы его не видели.
И снова потянулось время… долгое, бесконечно долгое. Мы ничего не знали, не знали, что происходит там, за стенами нашей тюрьмы. И вот однажды… я не знаю, сколько прошло времени… дверь распахнулась, впустив что-то такое, чего мы не чувствовали уже много лет. Свет… не тот, что в нас, немного иной – но я чувствовал, что вошедшие в зал несут его в себе, как и те пленники, что улыбались нам.
И песня, которая раздалась после… Мы так давно не слышали ничего подобного! Я плыл в ней, купался, я даже не сразу заметил, что освобождение близко. Тот, второй – я не знал, как назвать его, он не был похож на тех, кого я видел прежде – стал резать нашу темницу. О, как мы радовались ему, как ярко полыхали, все силы наши отдавая на это. Однако же судьба улыбнулась лишь мне, лишь я один получил свободу.
Никогда прежде я не разлучался с братьями, и в тот миг мне показалось, что лучше было бы и дальше оставаться во мраке, но не одному! Вот только от меня уже ничего не зависело. Освободитель мой крепко сжал меня в руке – прикосновение его было теплым, ненавязчивым, дружеским, хоть и не было в нем любви. Тогда я понял, что лучше мне не спорить со своей судьбой, но поздно.
Я пожелал вернуться в темницу – я получил ее вновь. Раньше, чем я понял, что произошло, вокруг меня сомкнулась жаркая пасть. Я оказался в огне, я горел, боль, тьма и отчаяние сжигали меня. Но самое странное было то, что я чувствовал еще прикосновение моего спасителя. Я все же был не один. Слабое утешение, но лучше, чем никакого.
На сей раз заточение мое продлилось не очень долго, но вполне достаточно, чтобы я измучился вконец. Снова вдохнув воздуха, увидев свет и почувствовав чье-то легкое касание, я так обрадовался, что не поверил себе. А потом понял – я вернулся к своему спасителю, вновь освободившему меня. И я засиял так радостно, как уже много лет не в силах был светить. Это стало началом новой моей жизни.
Не сразу я понял, что мой освободитель передал меня кому-то. Эльф, сжимавший меня к руке, почти не обращал на меня внимания. Я только чувствовал его горе и страх, и он все же был мне совсем чужим.
Прошло немало времени, прежде чем руки его стали мягче, взгляд – радостнее, а сердце – теплее ко мне. Я надеялся, что вернусь к отцу, но сказать о своем желании не мог, пока же просто жил у нового своего друга. Мне не было там плохо, но порой я чувствовал себя одиноким. Я знал, чувствовал, что скоро все изменится. И так оно и случилось. Сперва я начал с печалью замечать, что взгляды и прикосновения моего друга становятся тяжелее, как когда-то у моего отца. Он не обжигал меня, о нет, но мне порой становилось неуютно. А после он пожелал облачить меня в новые одежды, чтобы не расставаться со мной. И я, хоть и не желал этого, подчинился – я даже радовался красивому наряду, ничем не напоминавшему жуткую мою темницу, где до сих пор томились мои братья. О, я отчаянно тосковал без них!
Но стоило мне понадеяться, что отныне я буду сиять на груди моего друга, не прозябая в одиночку в его сокровищнице – все рухнуло. Я помню ненависть, вдруг плеснувшую рядом, и горячую кровь, залившую меня. Помню, как хрипел мой друг, помню чьи-то грубые, жесткие руки, обжегшие меня и вновь лишившие воздуха и света.
А потом я почувствовал прикосновение свежего воздуха, ветра. Надо мной склонился мой спаситель, вновь освободивший меня из плена. Я потянулся к нему, как к старому другу, и он взял меня в руку и поднес к губам.
После меня носила его жена, та, что пела. Я любил ее, я гордился тем, что могу быть рядом с ее красотой. И впервые за долгое, долгое время я мог светить не бездушным камням, а всему миру – воздуху, ветру, земле и воде, моим друзьям, любовавшимся мной. Я был счастлив – то было второе мое рождение.
И снова юность была недолгой. Друзья мои попрощались со мной, я улыбнулся им в последний раз – и мы расстались. Расстались навек, потому что их путь лежал прочь из этого мира, а я уже знал, что, когда они смогут вернуться – меня не будет. Я горевал, но сиял так, как редко когда мог и хотел сиять. Я прощался с ними.
Потом я жил у их сына. Он был добр ко мне, и он знал, что меня тяготит одиночество. Я был рад помочь ему – я сиял, освещая все кругом, ведь в моем свете – целительная сила. А эти истерзанные земли нуждались в ней.
Но снова покой был недолгим. Однажды сын моего спасителя пришел ко мне. Он долго сидел и смотрел на меня, и я чувствовал, что его мучают тревога и сомнения. Потом он заговорил, обращаясь ко мне.
- Знал бы я, как мне поступить с тобой. Отдать, как велит мне осторожность? Оставить себе, как подсказывают сердце, совесть и долг?
Отдать? Но кому? Я вдруг ощутил тревогу – кто теперь станет моим тюремщиком? Я не хотел покидать его рук, потому что не знал, кто на сей раз встретится мне. А он продолжал:
- Феаноринги, быть может, и имели на тебя право прежде – но сохранилось ли оно? Как я могу отдать тебя им?
Мои братья? Я замер, не веря тому, что услышал. Меня разыскивали братья? Снова увидеть их, увидеть отца – о чем же еще я мог мечать?
А потом я вспомнил его взгляды, вспомнил заточение, на которое отец обрек меня. Что, если я снова стану пленником, пусть и в родных руках? Братья никогда особенно не любили меня. Я был в смятении, я не знал, что будет со мной, не знал, чего желать.
Он как будто почувствовал мои метания.
- Ты так мерцаешь, точно и сам мучаешься сомнениями! Может быть, ты понимаешь меня? – он невесело усмехнулся и протянул ко мне ладонь, не касаясь. Я притих.
- Тогда скажи сам, чего ты хочешь. Вернуться к тем, кто дал клятву овладеть тобой? Или остаться со мной?
Я замер. А он осторожно коснулся меня рукой, точно повторяя вопрос. И я почувствовал снова тепло рук его отца, вспомнил, как благодарен был за глоток свежего воздуха. Уйти, не помогать больше, вернуться к тем, кто не любит меня, кто даже не пытался мне помочь? Я не хотел этого, я потянулся к сыну моего спасителя. Он увидел, как изменился мой свет.
- Ты ответил! – в его голосе звучало изумление, мгновенно сменившееся твердой решимостью. – Да будет так.
Но зря я надеялся, что останусь с ним. Отказавшись вернуться к моим братьям, я оказался разлучен и с моим другом. Прошло совсем немного времени, и он, торопливо сняв меня с груди, надел на свою дочь. Я всегда любил эту девочку, любил, когда она играла со мной, и тянулась ко мне ручками, но… Но снова – расставание, снова навеки, без надежды встретиться снова.
Так и случилось. Моего друга я больше не видел, зато с его дочерью был неразлучен. Она была прекрасна и добра, и в ее руках я чувствовал себя спокойно и надежно. И снова я мог просто сиять – пусть даже воздух кругом душил меня, я старался разогнать этот туман. Было трудно, труднее, чем раньше. Но я начал иногда слышать братьев, оставшихся в заточении – легким эхом, отголоском мыслей, не более, но все же я знал, что они живы, что они все еще светят и дышат. Может быть, их голоса давали мне силы, но я знал, что я не погасну, что я смогу разогнать липкий мрак, что это – мой долг.
И снова я услышал о сыновьях моего отца. Они снова хотели завладеть мной, но я уже знал – слышал и чувствовал, что это правда – что они убили сына моего спасителя и его детей. И я боялся их, боялся, что они задушат меня – так хотели они пленить меня.
И снова пришла война, и от этой беды я не мог защитить мою подругу. Да она и не просила теперь меня о защите. Я помню, как она надела меня на шею – я никогда не чувствовал в ней такой силы, как в тот миг. И я поверил ей, поверил, что все кончится благополучно.
Я не знаю, что случилось с ней. Еще миг назад я сиял, отвечая на ее силу – и вдруг вместо опоры почувствовал захлестнувшие ее ужас, отчаяние, горе. Она кинулась бежать, уже вовсе не помня обо мне, металась, как загнанная добыча. Я пытался пригасить свой свет, я тоже боялся, что нас найдут те, враги – я не знал, почему так боюсь за себя, но мне было жутко. А она все неслась, на меня падали горячие капли…
А потом я почувствовал, что она уходит. Я еще не видел смерть так близко, не чувствовал, как вытекает душа из тела твоего друга. Только раз видел, но не знал, как чувствуется это… И я пытался отдать ей свой свет, вдохнуть свою жизнь в нее…
Да только помог ей не я. Я знаю, чья рука толкнула ее обратно в жизнь, подбросила в воздух и одарила крыльями. Я знаю, что то был сын Света, хоть и не видел его прежде.
Я ощущал ее безграничное горе, и усталость, и радость от встречи ее с мужем. Только эта радость и дала ей силы не вернуться в холодную воду. Но меня она не желала больше видеть. Сорвала меня с себя и выбросила бы в воду, если бы муж не удержал ее руку. Я не знал, в чем я виноват перед ней, чем я обидел ее, но спросить не мог. Только мерцал робко. Я не хотел навеки скрыться в воде, я просто знал, что моя судьба иная, и я боялся той ошибки, что могла совершиться сейчас.
Но все обошлось. Ее муж подобрал меня и надел на шею. Его руки не были ласковыми, он не любил меня, но дорожил мной. Я не был нужен ему тогда, но он сказал, что раз сын Света вернул меня, то я отправлюсь с ними.
Мы плыли вперед и вперед, и я, замирая, понял, что возвращаюсь на родину. Я не знал, что ждет меня там, но знал, что получу отдых, может быть, долгий отдых…
Так и случилось. По воле Короля я должен был освещать мир – но сперва я все же отдохнул, и отдохнул мой товарищ, назначенный отныне моим спутником. И вот мы впервые поднялись в небо. Я видел лица тех, кто смотрел на меня снизу, я видел моих братьев и чувствовал надежду, которую зажег в них. Я вдруг почувствовал вину перед ними – быть может, я должен был вернуться? Но странным образом я понимал, что мое настоящее место здесь, в небесах, где мой свет может осветить целый мир. Вот если бы мои родные братья были со мной… Но они были еще в заточении, хотя срок их и приближался.
Война, начавшаяся наконец, была и моей войной. Еще никогда я не пылал так яростно и гневно, разгоняя тьму, с которой наконец-то боролся не один. Вся сила Света была брошена в бой. Внизу лилась кровь, но моя битва была иной – невидимой для живых. Я все яснее слышал голоса братьев, собравших все свои силы и помогавших нам оттуда, из непроглядной тьмы. Лишь однажды пришлось мне вступить в настоящий бой – когда товарищ мой сражался с крылатыми тварями, а я полыхал у него на груди.
И наконец братья мои получили свободу. Я слышал их голоса на земле, чувствовал их радость и знал, что они испытывают. О, я-то знал, каково это – вырваться из заточения. Я надеялся на встречу, я верил, что мы, наконец, будем вновь сиять все втроем. Но этому не суждено было сбыться.
Нет, я не виню сыновей нашего отца. Не винят их и братья. Мы не знаем, какая сила вела их, но… Я слышал голоса братьев, их горестные стоны, чувствовал их муку. Руки, которые были родными нам, обжигали, душили, не давали вздохнуть. Я корчился вместе с ними, глядя с высоты и не будучи в силах помочь.
Я видел, как брат мой канул в огненную бездну. Мне показалось, что это конец, но спустя миг я услышал его голос.
«Не бойся, брат. Я не погиб, я лишь вступил на свой путь. Здесь мне нести мое служение».
Третьему нашему брату было хуже. Он задыхался и горел в теперь уже чужих руках, хотя и чувствовал, что новый его владелец сам не рад. Они шли и шли, пока не дошли до Моря. Сын нашего отца впервые тогда поднял голову и посмотрел прямо на меня. Я видел горечь и отчаяние в его глазах – и потянулся вдруг к нему. Засиял, как мог, чтобы он услышал мой зов.
Он рассмеялся – брат мой испугался в тот миг – и вдруг, размахнувшись, выбросил его в Море. Я вспонимл, как давила на меня водная твердь – но в тот же миг страх мой за брата утих, прежде даже, чем он обратился ко мне. Ибо я понял, что каждый из нас теперь идет по своему пути, которые, быть может, никогда больше не пересекутся.
С тех пор я ни разу не видел братьев. Но я слышу их, я знаю, что свет их не погас. Они живы, они, как и я, ждут своего часа. Я сейчас так напряженно вглядываюсь в лица тех, внизу – я не вижу их, но чувствую взгляды. Кто-то улыбается мне с теплом, или с надеждой – и я начинаю сиять ярче, отвечая. Я рад, что нужен им.
Когда-нибудь придет наш срок. Мы просто перестанем быть, разольемся светом – и все-таки это тоже будет жизнь. Я не боюсь и не жалею. Тогда уже никто не задушит меня, не обожжет взглядом – тогда кругом будут лишь улыбки. Я люблю видеть улыбки.
Оно стоит того.
-
-
15.10.2013 в 23:55-
-
15.10.2013 в 23:59-
-
16.10.2013 в 00:00-
-
16.12.2013 в 15:54-
-
16.12.2013 в 16:11А вообще спасибо
-
-
17.12.2013 в 20:43-
-
17.12.2013 в 20:51Спасибо за комплимент
-
-
17.12.2013 в 20:58Я тоже их люблю, хотя разглядела далеко не сразу, по правде говоря, после всех остальных любимых персонажей.
-
-
17.12.2013 в 21:00Я вас понимаю, та же история. Собственно, большей частью персонажей я прониклась, защищая их в спорах
-
-
17.12.2013 в 21:04naurtinniell, я поняла, поэтому и обратила внимание. Необычно.
Я вас понимаю, та же история. Собственно, большей частью персонажей я прониклась, защищая их в спорах
У меня, кажется, это произошло само собой где-то на третьем прочтении Сильма.
Мы с вами, вроде бы, на ты, или я что-то перепутала?
-
-
17.12.2013 в 21:11Не, у меня на одном Сильмер персонажи не оживали. Мне помогли фанфики и обсуждения.
-
-
17.12.2013 в 21:30У меня были понравившиеся-запомнившиеся персонажи с первого прочтения, но в целом книгой я не настолько заинтересовалась, чтобы прийти в фандом. Это меня уже после второго раза угораздило. Между первым и вторым прошло времени несколько лет. Обсуждения тоже, конечно, помогают проникнуться, но для меня все-таки основной фактор - книга.
-
-
17.12.2013 в 21:35Книга заинтересовала миром. А вот интерес к конкретным героям обычно загорался после того, как я погружалась в их историю и пыталась их понять, а это чаще всего бывало в спорах.
-
-
17.12.2013 в 21:39-
-
17.12.2013 в 21:42-
-
17.12.2013 в 21:51-
-
17.12.2013 в 21:57-
-
17.12.2013 в 22:01Но я ваньяр и телери уважаю, но теплых чувств не испытываю.
А я вот прониклась как-то внезапно.
-
-
17.12.2013 в 22:05Да, бывает, что проникаешься - и все, и любовь)
-
-
17.12.2013 в 22:07-
-
20.12.2013 в 14:42-
-
20.12.2013 в 14:55-
-
20.12.2013 в 15:18-
-
20.12.2013 в 15:30