Внезапное текстовое

[naurtinniell]

Сил больше моих нет терпеть, на фесте в круге пять исполнений, так что сдеанонюсь до закрытия тура. Смысла нет ждать)
О, только не спрашивайте, каким ветром меня занесло на эльф-фест, но меня занесло, и я открыла список заявок. Посмеялась сквозь слезы, но в одну (благо, вторую в списке) я уткнулась носом.
Тут случился очень забавный выверт игрового сознания: мы глючили альтернативную Лейтиан, выжившего Финрода, последствия этого безобразия и прочее, и прочее, оно не желало укладываться в тексты, а вдохновение уходил в квесты, а не в фики. И тут я увидела эту заявку.

И понеслааась.
Изначально я написала драбблик, вполне законченный и самостоятельный, но открывающий простор воображению. Чем это закончится, я не знала, да и не хотела писать, мне интересен был сам поворот... но в комментах затребовали продолжения, я попыталась его придумать - и в итоге начала писать.

Текст не окончен, потому что у меня в голове один сплошной Нуменор. Но я его обязательно допишу.

Название: Освобождение от оков
Категория: джен
Персонажи: Феанор, Берен/Лутиэн, Мелькор, Маэдрос, Маглор, Хуан, ОМП
Рейтинг: PG
Жанр: драма, АУ
Размер: 4600 слов, миди. НЕ ЗАКОНЧЕНО
Краткое содержание: по заявке с феста: "AU. Мелькор успевает отобрать полуживого Феанора у балрогов и оставляет его себе"

Начало. Твердыня.

С каждым днем все труднее гордо смеяться в лицо Моринготто — не потому, что гордость заканчивается, запасы-то богатые, а потому, что смеяться уже нечем. Вместо лица — кровавое месиво, губы разбиты. Остается только обжигать взглядом.
Теперь смеется уже не он.
— Мне нравится, как ты смотришь, Пламенный, — насмешка пополам со злобой. — Я оставлю тебе глаза. Благодари меня за это.

Страшнее всего было, когда в пыточную втолкнули Нельо. Вот тогда — он почти обезумел. Готов был сдаться... но все-таки не сломался. Может быть, потому, что Нельо, Майтимо, его первенец, не заслуживал того, чтобы стать сыном предателя и труса.
Они выдержали — оба. Сколько времени прошло, они не знали, но однажды Моринготто надоело. И он смотрел — все так же молча — как на его глазах волки разорвали тело Нельо.

Все-таки Моринготто сделал это зря, как потом иногда думал Феанаро. Потому что в тот день в нем что-то оборвалось: он не сломался, нет, и не призывал к себе смерть — но его ненависть из пламенной стала ледяной. Больше не было ни смеха, ни брани, ему уже не нужно было бесить Моринготто. Ему нужно было победить. Как? Как может победить Валу пленник, истерзанный, с переломанными пальцами, без сил и без надежды?
Как-нибудь. Когда-нибудь.
Раньше еще могло случиться так, что гордыню и ярость подточит время, но теперь уже — нет.

Моринготто наскучила игрушка, это стало ясно еще спустя сколько-то времени — как его здесь мерить? Орки еще иногда заходили развлечься, но все реже, реже...
А потом Феанаро приволокли в тронный зал. Там, возле самого трона, стояла узкая железная клетка. Моринготто сидел, смеясь, и наблюдал, как Феанаро втолкнули в нее — он уже даже не сопротивлялся.
— Будешь теперь сидеть здесь, на своем месте... король Арды, — язвительно проговорил Моринготто. — Сообразно своему положению, возле меня.
В ответ не раздалось ни звука.

С того дня боли больше не было — почти. Разве что иногда, когда что-то не ладилось, Моринготто срывался на пленнике, но ведь их были тысячи — и тот нашел другие игрушки. А Феанаро стал всего лишь элементом интерьера, как адамантовый трон или резьба на потолке.
Он копил силы. Надеялся, что когда-нибудь их станет довольно для того, чтобы вырваться из оков — но пока надежды не было. Без еды, без света — много ли можно накопить, когда жизнь в теле поддерживается лишь чарами да собственным упрямством?
Да еще, наверное, Клятвой. Смешно сказать, но до сих пор, видя Сильмариллы во вражеской короне, Феанаро вспоминал ее и иногда повторял про себя, добавляя теперь уже слова о мести Моринготто. Самому. Лично. И как можно более жестокой мести.

Здесь тоже было не измерить время. Наверное, прошли десятилетия, а может быть, сотни лет? Феанаро старался не думать об этом.

Пока однажды в тронный зал не вбежал огромный волколак. Над ним реяла на крыльях летучая мышь — ее уже приходилось видеть раньше, и частенько.
А потом Феанаро решил, что бредит. Пришельцы обернулись... квенди?! Он не понимал их речи, слышал, но не понимал — только знал, что Моринготто просто издевается над обоими. Но девушка — одна из них была девушкой — запела, и он впервые со дня плена закрыл глаза с каким-то даже облегчением. Даже мысли не мелькнуло, что это чары, что надо спасаться, брать себя в руки, бороться с ними, немедленно! — но музыка вела за собой, успокаивая, врачуя раны...

Его разбудил свет — прямо в глаза — и звон металла. Феанаро резко дернулся и выпрямился, пытаясь понять, где он, вырваться из грезы. Все вернулось на свои места — клетка, Ангамандо...
Нет, не все. Прямо перед ним стоял тот воин, что был волколаком, и как-то неловко прижимал локтем к боку... Сильмарилл?! Феанаро оторопел, глядя, как тот, точно вообще не замечая пленника, орудует кинжалом, спиливая замок — железо прутьев добрая сталь резала легко, как дерево. А он не отводил взгляда от Камня — почему одного, и как этот... этот... кто — этот, интересно... но как он — смеет?!
— Тихо, — проговорил этот кто-то, поднимая глаза и распахивая клетку. Наверное, Феанаро слишком громко думал — или слишком громко дышал? Странно было слышать живой, не вражеский голос.
— Я тебя понесу, — сообщил незнакомец и без лишних слов взвалил пленника на плечо. Девушка сидела на полу, сжимая в руках какую-то темную тряпку — плащ? — и смотрела молча.
— Скорее, — проговорила она, судя по тону — не в первый раз уже. — Скорее, надо бежать отсюда!
Феанаро хотел сказать, что пойдет сам, но из горла вырвался только хриплый, каркающий стон: он, кажется, вообще забыл, как говорить. Да его слов и не ждали — незнакомец помог девушке встать, и они бегом поспешили куда-то прочь из зала...
Вот теперь в душе проснулся страх — откуда только взялся... «Только бы не поймали их!» — Феанаро сам не знал, почему в висках бьется вместе с кровью — эта просьба... кому-то.
Потому что шанс вернуться к жизни был слишком уж реальным?

Когда в лицо ударил дневной свет — бывший на самом деле тусклым серым сумраком, окутывавшим Ангбанд днем и ночью — Феанаро невольно зажмурился, но глаза все равно обжигало, даже через веки, настолько он привык к темноте и факельному огню. Зажмурился — и с трудом приоткрыл глаза, щурясь, услышав грозный и резанувший по нервам рык.
Волк. Огромная, грозная тварь встала поперек дороги.
«Конец?» — едва успел подумать он, но его тело незнакомец просто сбросил с плеча на пол, и от удара Феанаро потерял сознание, заметив в последний миг ярко сверкнувший Свет.

А потом он почувствовал ветер. Холодный высокогорный ветер, бивший в лицо.
И яркий свет.
Свобода.

О знакомствах и исцелениях

Тело однозначно сигнализировало — что-то не так. Что-то было совершенно не так, и Феанаро немедленно открыл глаза, пытаясь понять, что именно.
Вокруг было светло. Так светло, как в прошлой жизни, когда еще стояли Древа — если она, эта жизнь, вообще была, а не привиделась ему в грезе.
И еще — он лежал. Феанаро не сразу понял, как так, потому что в его клетке нельзя было лечь — только сидеть или стоять, а поняв, решил, что это морок или бред. Но зачем бы Моринготто, давно забывшему о пленнике, так развлекаться? Скорее, обычная греза, какие часто приходили к нему. Сейчас подойдет отец, или Нэрданель, или сыновья...
Но по мере того, как прояснялось сознание, Феанаро понял, что он не в своем доме, не в Форменосе и не в королевском дворце — скорее в лагере у озера, который они разбили в этих землях. Но ведь прошло так много времени, почему сыновья не построили что-то поприличнее, чем деревянные хибары?
Значит, ему снится лагерь — и сейчас придут сыновья. Хотя раньше во время снов он никогда не понимал, что спит, подумал Феанаро и чуть-чуть шевельнул головой. Движение отдалось болью, и это тоже было ненормально.
Несколько раз моргнув, он понял, что была еще одна странность: свет был не факельный, не от огня, а как в Валиноре, рассеянный и золотистый.
И потолок над головой был ниже, чем они строили.
В этот миг он вспомнил тех двоих и все, случившееся в тронном зале. Неужели это... Неужели он действительно свободен?!

Разумеется, Феанаро немедленно попытался сесть и, разумеется, не смог. Зато в поле зрения немедленно появилось что-то белое, ткнулось в лицо, потом отстранилось.
Хуан?
Он моргнул, прогоняя видение, но огромный пес никуда не исчез. Хорошо знакомая морда ткнулась в щеку, лизнула — наглец, посмел бы Хуан такое вытворить раньше — и раздался заливистый лай.
Так значит, его спасли сыновья... Дышать вдруг стало труднее, горло сжалось, Феанаро подумал, что он сейчас разрыдается, и разозлился на себя — этого не хватало!
Но сыновья...
— Турко... — прохрипел он, поднимая голову, однако над ним вдруг склонилось лицо не одного из сыновей, но той девушки, которая была в Ангамандо — удивительно красивое лицо, машинально отметил он, но очень... как это называется? как у пленницы... — а возле губ оказалась глиняная кружка.
— Выпей, — его приподняли за плечи, и Феанаро послушно и даже с радостью сделал глоток — а потом пил и пил, пока кружка не опустела. Что там было, он так и не понял — вроде бы не вода, а может быть, напротив, нормальная вода, а не то, чем поили в Ангамандо. По крайней мере, в голове немного прояснилось, в глазах тоже — зато в тело вернулась боль, теперь ощущавшаяся как-то непривычно. Феанаро давно изучил самые разные грани боли, поэтому точно мог сказать — она свежая. Не такая, какая была в клетке.
Девушка, как и Хуан, никуда не пропадали, а вот кружка исчезла. Скосив глаза, Феанаро увидел, что ее девушка поставила на стол, застланный белой тканью.
Интересно, если он у сыновей, то почему вокруг нет знакомых вещей?
— Где... мои сыновья, — выдохнул он. Говорить стало полегче, теперь слова не застревали в горле, как сухие крошки. — Позови...
— Я не понимаю тебя, — отозвалась она, и голос прозвучал устало.
— Где... мои сыновья, — повторил Феанаро, теперь уже на синдарине, мысленно проклиная эту разницу в языках — на местном он говорил плохо, хотя понимал гораздо лучше.
— Далеко отсюда, — девушка попыталась улыбнуться. — Мы в Бретиле теперь, в доме Мантора, одного из народа Халет. Мы вызволили тебя из Ангбанда, но тебе придется долго ждать прежде, чем ты исцелишься, а тогда ты сможешь возвратиться к своему народу.
Феанаро ничего не понял из первой части сказанного, зато понял, что его считают больным. А признавать это в его планы совершенно не входило.
— Хуан здесь, — возразил он. — Значит, и мой сын. Келегорм, — вспомнился перевод имени на местный язык.
Девушка отпрянула.
— Ты — отец Келегорма?! — с явным изумлением и еще каким-то непонятным выражением спросила она. — Феанор?!
— Куруфин Феанор, король голодрим, — усмехнулся он. Еще помнят?
Хуан негромко гавкнул, безусловно подтверждая сказанное.

Лутиэн смотрела в лицо спасенному, не находя слов. Возможно, она и раньше могла бы догадаться, сопоставив факты — безусловную важность пленника, заточенного не в подземельях, а в тронном зале Бауглира, то, что Хуан явно знал его — но все эти дни ей было не до отвлеченных раздумий. У нее на сон-то не было времени, потому что Лутиэн разрывалась между двумя беспомощными раненными, оказавшимися у нее на руках. Конечно, халадины, возле дома которых опустил спасенных орел, помогали, чем могли, и Хуан тоже, но все ее силы уходили на чары, на то, чтобы удержать жизнь в теле Берена и этого незнакомого эльфа, а тревога за жизнь любимого не отпускала ни на минуту. Прошло уже пять дней, а он так и не очнулся — хотя до сих пор был жив, что иногда казалось чудом.
А теперь к свалившимся на плечи проблемам добавилась еще одна. Феанор...
Если это правда, а Лутиэн отчего-то не сомневалась, то сразу вставало слишком много вопросов, сводившихся в конце концов к одному: что же теперь делать.
Его взгляд требовал ответа, и она наконец проговорила, взвешивая каждое слово:
— Здесь твоего сына нет. Мы постараемся передать вести, но это будет нескоро, пока тебе придется оставаться здесь, а я стану лечить тебя.
Заметив, что ему не терпится задать новые и новые вопросы, Лутиэн жестом остановила его:
— Прости, я не могу долго говорить с тобой, а тебе надо отдыхать. Я мало знаю о твоих сыновьях, — хотя и больше, чем хотелось бы, но этого она не произнесла вслух. — Знаю только, что они все были живы, — добавила Лутиэн, надеясь ободрить его. Что бы ни происходило в прошлом, сейчас ей было жаль измученного пленом и неведением эльфа.
Похоже, Феанор был совсем не доволен таким оборотом разговора и жаждал расспрашивать дальше, но Лутиэн уже встала и отошла к другому ложу, наспех сооруженному из сундука, соломы и звериных шкур — хотя оно мало отличалось по удобству от настоящей кровати, которая в доме была только одна. Хозяин, старый халадин, предпочитал спать на печке.

Феанаро следил за ней взглядом, размышляя над услышанным. Если его сыновья где-то далеко, если они ничего не знают, то что здесь делает Хуан? Пес вел себя так, как будто так и должно было быть, а Феанаро понимал, что ничего не понимает. Хотя именно это убеждало его в реальности происходящего: морок для него Моринготто придумал бы получше, пологичнее. Настаивать на немедленных ответах было проблематично, когда каждое слово отнимает приличное количество сил, а допрашиваемый в любой момент может встать и уйти – и не поймаешь же, не удержишь силой!

Забытье лишь изредка разрывалось пробуждениями – любое резкое движение, любая попытка напрячься выше меры отбрасывала его в темноту, но Феанаро упорно не желал лежать не шевелясь. Он сам поднимал голову, сам заговаривал, пытался двигать руками – и каждый раз ему удавалось чуть-чуть больше. Девушка не мешала ему, один раз предупредив, что он – на пороге Чертогов. Туда Феанаро не хотелось, так что приходилось худо-бедно за собой следить, закрепляя достигнутые результаты.
На второе пробуждение девушка снова напоила его, теперь уже не только сладкой водой, но и чем-то горячим и удивительно вкусным. Бульон – вспомнил он. Это называется бульон.
Когда она забрала кружку и встала, Феанаро схватил ее за руку – вернее, попытался, но только скользнул туго перебинтованными пальцами по ее запястью.
— Подожди, — девушка послушно села обратно. – Я… не сказал. Я благодарен вам двоим, — после каждой короткой фразы приходилось делать паузы, чтобы перевести дыхание.
Она улыбнулась и покачала головой.
— Мы просто не могли оставить тебя в клетке, и никто не смог бы.
— Но пришли вы, — после питья говорить было хоть немного полегче. – Я обязан, — неохотно признал Феанаро, как ни постыдно было быть обязанным кому-то даже не жизнью – свободой, неизмеримо более ценным. – Я верну долг.
— Я принимаю, — спокойно ответила девушка. Непохоже было, чтобы сказанное произвело на нее впечатление. – Теперь тебе нужно поправиться, вернуть силы. Надежда на это есть, хотя пройдут месяцы, может быть, годы.
Годы?! Он чуть не взвыл с досады. Терять годы теперь, когда он, наконец, свободен, когда можно хоть что-то делать, когда пришло время его мести?
Наверное, все отразилось у него на лице, потому что девушка сочувственно покачала головой:
— Тебе очень трудно принять это, но, поверь, лучше потерять еще совсем немного времени, чем снова совершить непоправимую ошибку и погубить себя по неосторожности.
Феанаро поморщился – трудно было не признать ее правоту.
— Сколько времени? – выдохнул он. И, поняв, что его не поняли, добавил:
— Сколько прошло?
— С твоего пленения? – угадала наконец девушка. И замолчала, глядя ему в лицо. – Пятьсот лет. Солнечных лет, — поспешно добавила она, когда Феанаро задохнулся от ужаса: он жил на свете меньше. – Около пятидесяти по счету Амана.
Он закрыл глаза, обмякая. Не так страшно, как могло быть, но все-таки слишком много.
Девушка встала и провела ладонью по его щеке, как-то сочувственно и на удивление необидно. Феанаро распахнул глаза.
— Как твое имя? – наконец спросил он. Девушка, уже отошедшая к соседней постели, обернулась через плечо, улыбнулась и ответила:
— Лутиэн.

Берен еще не приходил в себя, и жар не спадал — яд с волчьих зубов проник ему в кровь, и Лутиэн знала, что теперь ей остается положиться только на милость судьбы. Она меняла повязки на ране, пела, призывая тело собраться с силами и одолеть недуг, но большего сделать не могла. Берен был аданом, а они хуже переносили раны и труднее оправлялись от них.
Спустя семь дней после возвращения Берен открыл глаза, и первым, что он увидел, была Лутиэн. Девушка сидела на полу и спала, положив голову на край его постели – как видно, она сильно утомилась. Он поднял руку, удивленно и отстраненно глядя на повязку на месте кисти – выглядело непривычно.
Движение это было совершенно бесшумным, оно даже не колыхнуло воздуха, но девушка рядом зашевелилась и подняла голову.
— Берен! – ахнула она, увидев, что он открыл глаза. Берен сел рывком и молча и крепко обнял ее, притягивая к себе левой рукой.
— Снова ты меня спасаешь, любимая. Устала-то как… Не плачь, не надо, — он баюкал ее осторожно. Лутиэн смеялась и обнимала его за шею.
— Это от счастья, Берен. Это от счастья.

К вечеру он сам поел, неуклюже сжимая ложку в левой руке, и попробовал встать. К удивлению обоих, Берен не только устоял, но и сам дошел до двери, там, правда, схватившись за руку заглянувшего на шум Борласа, внука хозяина дома. Лутиэн поддержала его с другого бока.
— Помогите выйти на улицу, — попросил Берен. – Воздух вернет мне силы.
— Там вернулась весна, — Лутиэн улыбалась и светилась изнутри.
Медленно, втроем они спустились с крыльца, и Берен без сил опустился на нижнюю ступеньку. Надо было учиться ходить заново.

Новости и раздоры

Феанаро разбудили голоса.
— Хуан не мог ошибиться, любимый.
— Я знаю, — это был голос Берена. – Хотя так всем было бы лучше.
— Мы не можем вечно оставаться здесь, — судя по всему, Лутиэн продолжала начатый разговор, — не можем взять его с собой, не можем оставить его на халадин.
— А это – почему?
Феанаро понял, что говорят о нем, и собрался вмешаться, но, открыв глаза и с тихим стоном сев – пришлось схватиться за стену и долго ждать, пока пол и потолок вернутся на места – он увидел, что разговор ведется не в комнате, а за окном.
— Потому что он не выживет сейчас без помощи целителей, — грустно отозвалась девушка. – Нет, если уходить – нужно найти кого-то, кому можно будет его препоручить.
— До Химринга не так уж далеко, — неуверенно заметил Берен. – Но кого послать туда? Халадин не пойдут, и будут правы – дорога опасная. Хуан тоже не пойдет.
— А если отправить птицу? – к Лутиэн явно пришло озарение.
Феанаро испытывал непреодолимое желание вмешаться, но ничего по существу он сказать не мог, поэтому приходилось молчать и слушать, как эти двое решают, что с ним делать. Настроение от этого не улучшалось.
— Это может быть выходом, — в мужском голосе слышалось оживление. – Если написать хоть короткое послание… Но поверит ли лорд Маэдрос таким невероятным вестям?
— Я не думаю, чтобы он не поверил нашему с тобой слову, Берен – по одному тому, что известия от нас заинтересуют его хотя бы ради Камня.
Феанаро резко дернулся, громко застонал и чуть не сполз обратно на подушку. Камень! Как он мог так и не поинтересоваться, что с ним! Еще и Маэдрос какой-то… Какой еще Маэдрос?
Стукнула дверь, и на пороге возникла Лутиэн.
— Ты звал? Хуже стало? – она казалась встревоженной.
— В порядке, — он все-таки опустился на подушку, которую девушка, подойдя, подоткнула выше. Твердая, набитая чем-то вроде опилок, она служила отличной опорой под спину. – Вы говорили – Камень. Что с ним? Где он?
К ним подошел наконец и Берен, остановился рядом.
— У меня в руке, — нехорошо усмехнулся он, и, когда Феанаро уставился на него – поднял правую руку, заканчивающуюся обрубком.
Феанаро смотрел молча, не мигая. Проклятье…
— Здесь его нет? – глупо уточнил он. Берен покачал головой, глядя ему прямо в глаза – ярким, сияющим взглядом калаквендо. Феанаро первый отвел глаза.

Берен опустил руку, принес деревянный табурет, но садиться не спешил. Лутиэн еле заметно кивнула:
– Я вас оставлю – обещала помочь хозяину с садом, – Берен поцеловал мягко ее ладонь и проследил взглядом за выходящей девушкой.
– Ты хотел говорить со мной наедине? – голос Феанора заставил его вернуться к беседе.
– Хотел, – он легко перешел на квенья. – У тебя наверняка скопилось немало вопросов, а Лутиэн говорит, что ты окреп достаточно для бесед. Но если ты еще не готов, то я ни в коем случае не стану навязываться с разговором.
– Садись и говори, – усмехнулся Феанор, – вопросов у меня и правда много.
Берен уселся на табурет и продолжил:
– Сначала о насущном. Мы не можем долго оставаться здесь, у нас слишком много незаконченных дел, поэтому мы хотели отправить вести о тебе твоим сыновьям. Точнее, старшему, лорду Нельяфинвэ.
Эльф прервал его:
– Нельяфинвэ?! Он мертв!
Такая пылкая реакция удивила Берена, но спустя пару мгновений он сообразил, что у Феанора никак не может быть более свежих, чем у него самого, известий – причина такой уверенности в другом.
– Ты видел его в плену? – уточнил он и, заметив, что Феанор внутренне напрягся, продолжил:
– Я знаю, что он попал в плен в давние времена, но был спасен. Уже очень давно.
Было видно, что в Феаноре недоверие борется с надеждой.
– Спасен? Как? Я видел его гибель…
– Моринготто – мастер обмана, – горько отозвался Берен. – Нет, лорд Нельяфинвэ жив, по крайней мере, если ничего не случилось за последние месяцы. Он был спасен из плена благодаря подвигу короля Финдекано.
– Финдекано? – по лицу Феанора было видно, что сейчас посыплются вопросы, и Берен начал рассказывать с самого начала.
– Государь Нолофинвэ и его народ давно пришли в земли Белерианда, перейдя через Хэлькараксэ, – было видно, что Феанор пытается осмыслить услышанное, но выходило плохо. – Говорят, что первые годы народ нолдор был разделен надвое, и так было до дня, когда государь – тогда еще принц – Финдекано отправился в одиночку в Ангамандо, чтобы освободить лорда Нельяфинвэ. Его считали мертвым, но принц не поверил в это. Вернулся он вместе со спасенным – им помог выбраться, как и нам, орел Владыки Ветров.
Стоило Берену сделать паузу, как Феанор, давно порывавшийся перебить его, наконец получил возможность высказаться:
– Если это можно было сделать в одиночку, почему этого никто не сделал раньше?!
– Может, ты задашь вопрос тем, кто не сделал? – поинтересовался Берен. Он ожидал почти такой реакции и не был слишком удивлен. – Я так думаю, что на такие подвиги способен далеко не каждый. Ты бы отважился отправиться в Ангамандо в одиночку?
Вопрос был задан без тени насмешки или похвальбы, с каким-то даже любопытством. Феанор помолчал пару мгновений.
– Это безумие.
– Именно, – спокойно согласился Берен. – Однако же оно было благословлено.
– Не говори мне о благословениях! – прошипел он. Берен почувствовал, что внутри закипает гнев.
– Я говорю то, что считаю нужным и во что верю. Ты сейчас здесь, а в не клетке, лишь потому, что орлы пришли нам на помощь. И поверь, если бы они не хотели помочь тебе, тебя бы там и оставили.
Глаза Феанора блеснули холодным огнем, но больше он ничего не сказал, как видно, решив отложить тему до лучших времен. Берена это устраивало.
– Так. Нельо спасли, значит. И что, потом Нолофинвэ потребовал корону?
Берен пожал плечами.
– Я слышал иное – что лорд Нельяфинвэ передал корону, – отрезал он. – Но я не намерен спорить о тех событиях, которым ни ты, ни я не были свидетелями. Я рассказываю тебе историю давних дней. Если неинтересно, могу прекратить, – без тени издевки, совершенно серьезно предложил он. В конце концов, Феанору могло быть неприятно узнавать такие новости.
Тот, правда, не колебался ни мгновения.
– Продолжай. Если ты назвал Финдекано королем, то что случилось с Нолофинвэ?
Берен помолчал. Если до сих пор он рассказывал о делах очень давних дней, мало трогавших его самого, то гибель Нолдорана коснулась каждого, кто жил и сражался в светлых землях.
– Он погиб, – сдержанно ответил Берен. – Десять лет назад, после страшной битвы, он бросил вызов самому Моринготто и пал в поединке.
Феанор задохнулся. К удивлению Берена, он не задал ни одного вопроса, как будто поверил сразу – и так и было.
Он слышал чистое пение рога, пробившееся через все подземелья Ангамандо, и помнил ярость Моринготто, хоть не знал ее причины. После этого Вала долго не появлялся в тронном зале, а когда появился – хромал, и сильно. Это было, пожалуй, одним из самых радостных впечатлений за бесконечные годы плена.
С минуту в комнате висело молчание, которое снова нарушил Феанор.
– Она сказала, что мои сыновья живы.
– Это правда, – Берен не хотел обсуждать эту тему, но и лгать не стал. – Все семеро. Если мы пошлем им весть, ты с ними скоро увидишься.
– Расскажи… о них, – пожалуй, это могла быть просьба.
– Я мало знаю, а что знаю – о том говорить не рад, – он покачал головой. – Сами тебе все расскажут.
Феанор смотрел мрачно, но настаивать не стал.
– Скажи хоть, откуда здесь Хуан. Он не оставил бы Тьелкормо.
– Однако оставил, и эту историю лучше расскажет твой сын, – твердо проговорил Берен. – Хуан служит теперь королевне Лутиэн.
Феанор еле слышно прошептал что-то – Берену послышалось «предатель», но переспрашивать он не стал, а Феанор не стал настаивать.
– Королевне? – вместо этого спросил он. – Кто она? И, кстати – кто ты такой?
– Она – дочь короля Эльвэ, – Берен ждал реакции на имя, но ее не было – кажется, оно ничего не сказало Феанору. – А я… Мое имя Берен, сын Барахира из рода Беора. Я из атани. Из Младших Детей.
Вот это уже произвело впечатление, только не самое лучшее – Феанор уставился, как на орка. Берен вскинул брови.
– Так вот вы какие… – медленно проговорил Феанор. – Похожи на нас.
– Похожи, – согласился Берен. – Рогов и клыков нет, речь понимаем.
Феанор криво усмехнулся.
– Не злись. Я всегда считал вас врагами. Скажи мне лучше, Берен, сын Барахира, – не поймешь, с уважением или с насмешкой было сказано, – что вы делали в Ангамандо и зачем тебе понадобился мой Сильмарилл?
– В Ангамандо мы пришли за Сильмариллом, – слово «мой» Берен решительно проигнорировал. – Когда я посватался к королевне, ее отец назначил такой свадебный выкуп, так что пришлось идти. Она… отправилась следом. Королевна сумела чарами усыпить Моринготто.
Вот так. Всего четыре короткие фразы – а разве расскажешь остальное? Про короля. Про подвиги Лутиэн.
Феанор молчал, и Берен закончил:
– Об этом походе многое можно сказать...
Его прервал яростный шепот. В глазах Феанора горела безграничная злоба, он пытался сесть без опоры, если не встать.
– Зачем?! Зачем вы меня спасли?! Ты же посягнул на Камень. Я ненавижу тебя, я должен убить тебя, почему я при этом тебе обязан?!
На Берена эта безумная вспышка произвела мало впечатления, хотя он и был удивлен.
– Если угодно, могу помочь вернуться, – проронил он, глядя немного насмешливо. Он видел, что Феанор был абсолютно искренен в порыве – убить. Как говорила Клятва. Он даже не знал, что бы сделал эльф, если бы хватило сил на бросок – и не испугался бы, даже если бы соотношение сил было обратным.
Но вспышка прошла, или же Феанор сумел овладеть собой и успокоиться, а Берен помог ему лечь и, не дожидаясь просьбы, принес со столика кружку с водой. Феанор вцепился в нее и осушил в три глотка. Берен встал.
– Тебе, наверное, лучше дать возможность отдохнуть и все обдумать, – предложил он, и в глазах эльфа мелькнуло что-то, похожее на признательность.

На Химринге редко видели птиц, особенно в последние годы, поэтому когда раздалось веселое пение дрозда, Маэдрос удивленно поднял голову от бумаг и посмотрел в окно. Нет, не померещилось, серая пичуга в самом деле сидела на карнизе неподалеку, что-то высматривая по сторонам. Но странным было не это, а то, что к лапе птицы был привязан туго свернутый кусок бумаги.
Кто мог отправить послание таким диковинным способом?!
– Лети сюда! – позвал Маэдрос и протянул руку, опасаясь, что только спугнет глупую птаху. Но дрозд, к его удивлению, обернулся на голос и незамедлительно порхнул с карниза на ладонь эльфу и протянул лапу с письмом.
Возникло некоторое затруднение, но Маэдрос, пересадив птицу на правое запястье, довольно быстро снял послание. Дрозд, не дожидаясь больше ничего, вспорхнул и исчез в небесах, оставив эльфа недоумевать. Впрочем, ответ на загадку он держал в руке – следовало ожидать, что содержание письма важнее способа его доставки.
Развернув записку, написанную незнакомым почерком, летящим и легким, Маэдрос первым делом глянул на подпись и удивился первый раз.
Лутиэн, дочь короля Элу Тингола. Берен, сын Барахира.
Что могло заставить их написать – ему?!
Маэдрос быстро пробежал глазами записку и понял, что ему необходимо сесть. Он прочел еще раз, пытаясь уложить написанное в голове. Потом еще раз.
Это могло быть злой, безжалостной шуткой. Или, что еще вероятнее, ловушкой Моргота – но ему не служили птицы…
Только правдой это быть не могло, потому что если это правда – то что ему с этой правдой делать?
Маэдрос понял, что просто боится поверить. Не смеет, не желает верить в то, что отец все эти годы был – жив. И в плену, из которого его самого вырвало чудо – а он посмел поверить в гибель отца, как поверили в его собственную.
Это было бы самым страшным предательством в его жизни. И поэтому куда лучше и проще было бы бросить письмо в огонь и сказать, что это жестокая шутка Моргота.
Но жить после этого будет совершенно невозможно.
Маэдросу потребовалось больше часа, чтобы прийти в себя и позвать к себе Маглора – он понял, что нуждается в совете брата. Когда тот пришел – молча протянул ему письмо: всего четыре фразы, не считая обращения и подписи – большой кусок бумаги птица бы не подняла.
«Лорду Маэдросу Феанорингу.
Твой отец жив, он в Бретиле вместе с нами. Мы помогли ему бежать из Ангбанда. Приезжай и возьми с собой целителей.
Две лиги югу от Бритиаха, дом Мантора.
Лутиэн, дочь короля Элу Тингола. Берен, сын Барахира.»
– Ты… поверил, – еле слышно проговорил Маглор, обретя дар речи. Он смотрел на клочок бумаги с ужасом.
Маэдрос только кивнул.
– Он был в плену, – впервые с его губ сорвалось это признание. – Вместе со мной. Я видел его гибель там.
Маглор смотрел теперь почти с мольбой.
– Ты никогда не говорил…
– Нет.
– Это мог быть морок.
– Или это была правда, а письмо…
– Но ты ему веришь.
Пауза.
– Да.
Маглор кивнул. Он не мог не поверить в этот безумный шанс – и не смел верить.
– Я поеду туда с отрядом, – отрывисто произнес Маэдрос. – Для ловушки не лучшее место. Ты оставайся здесь, когда я уеду – расскажи братьям. Через день.
– Они поедут вдогонку, – Маглор хорошо знал средних. Он и сам бы помчался, но понимал – это глупость.
– Нет. Это мой приказ. Если там ловушка, мы выпутаемся сами, если правда – им там не место.
Несказанного было, как всегда, намного больше, чем сказанного. Братья в большем не нуждались.
– Когда?
– Через два часа. Я соберу отряд сейчас же.