Два текста, немного перекликающиеся, правда.
На нем кандалы — их не снимают даже в руднике. Цепи достаточно тяжелы, чтобы не дать бежать, хотя работать они не мешают. То есть скажем иначе: работать в них можно, бежать — нет. Это будет вернее.
Каждый день — одно и тоже. Забой. Разработка рудной жилы. Он — нолдо, он любил металл, но сейчас это чувство превратилось в ненависть. Все здесь пропитано Тьмой, и то, что прежде было дорого, теперь вызывает омерзение.
Их кормят, потому что голодный — не работник. Кормят мало и скверно, но эльдар хватает ровно настолько, чтобы двигаться. Чтобы существовать, а не жить.
Постоянное чувство голода. Постоянная боль. Холод кандалов. Каждый день одно и то же. У эдайн есть слово «надоело». Он прежде никогда не понимал, как может надоесть привычная вещь, привычная жизнь. Теперь — понял.
В руках — кирка. Удар, еще удар. Он чувствует полость в камне. Что-то словно толкает его под руку, и он снова и снова с невесть откуда взявшейся силой долбит по камню, прорываясь вперед — и добивается своего. Стена пробита. В щель хлынул поток света. Это серебрянный, чистый, прохладный свет Тилиона, звезд... Запах ночи. Свет.
— Эй вы, крысы! Подъем! Вставайте, а то отведаете кнута!
Грубый крик орка вырывает эльда из забытья. Он не стонет, поднимаясь на ноги, но ему хочется кричать, выть, в кровь разбивать кулаки о каменную стену. Это был только сон. Многие годы каждую ночь — один и тот же сон.
****
Я менестрель. Вы просите меня спеть — я спою. Я спою о доблести Короля Финголфина, о славной гибели Феанора, я спою вам Лейтиан...
Но одну свою песню я не пел никому. Я сложил ее давно, но спеть так и не смог. О тех, кто не был королями, кто не совершал подвигов. Они даже не погибли — они выжили. Они были рабами...
Их гордые спины полосовали плети, вместо браслетов они носили кандалы. Они десятилетиями не видели света. Они работали на Моргота. Они добывали железо для орочьих мечей. Они умирали в конце концов, тихо и бесславно.
Они приходили в Чертоги, и Судия задавал — как всегда — два вопроса: «Что хорошего сделал ты в жизни? Что дурного?» На второй отвечали по-разному, много, обстоятельно — на первый говорили, опустив голову: «Я не сломался. Я умер, как эльда».